выбрать статью

на главную

"Однажды хлебнув свободы, расстаться с ней невозможно"("Молодежь Эстонии", 17.01.2004г.)

Потерянное поколение

- Кажется, поколение актеров, к которому принадлежите вы, выпало из российского кино или, во всяком случае, не проявило себя в той мере, в какой могло бы проявить сообразно своему дарованию. В таком случае хотелось бы понять, компенсировал ли театр то, что вам недодало кино?

- Тут спорить не о чем: благодаря всевозможным переменам в стране наше поколение действительно выпало, причем не только из кино. А с кино мы попали как раз в тот период, когда его вообще перестали снимать, а то, что изредка снималось... как оно тогда называлось, забыла слово...

- Малобюджетное?

- Нет, малобюджетное сейчас, а то было – во, кооперативное! – это катастрофа, редкая гадость, которую только можно было придумать. Позже появились сериалы. А попутно куда-то делись все режиссеры, кстати, не только кино, но и театральные, остались считанные единицы.

- Куда же они делись?

- Не знаю. Наверное, не выросли. Или их не вырастили. Но в Москве сейчас невероятный дефицит режиссеров. Как-то немножечко театральной режиссурой нового поколения столицу пополнил Питер, а в кино – абсолютный вакуум. Наши великие мастера, которые снимали «нетленку», - что они снимают сейчас? Это же боль и слезы, смотреть невозможно. Хочется смотреть «Карнавальную ночь» или какие-то старые фильмы Данелия, но только не то, что они делают сегодня.

- В чем дело? Постарели, выдохлись или - все можно?

- Мне кажется, что их, наверное, очень точно держала в руках советская власть с худсоветом, и многоплановость появлялась, наверное, от цензуры. Сейчас все можно, а сказать уже нечего: получается пошло, по первому плану.

- Но ведь молодые прошлым опытом не обременены, что им мешает?

- Непонятно. Может, деньги не могут достать... не знаю.

Конечно же, нам, актерам, многое компенсирует театр, где, прежде всего, есть потрясающая драматургия. О современной не говорю, с ней тоже проблемы. Но классическая выручает: в кино нельзя два раза снимать одно и то же, а в театре Чехова можно играть всегда. Хотя опять-таки по-настоящему выживших репертуарных театров – единицы, в остальных – пустые залы, куда не ходит ни один зритель, потому что нет ни режиссуры, ни актеров. То есть актеров невероятное количество, но их почему-то нет на сцене. Ничего нет! И стоят пустые сараи. Мы с нашей антрепризой, которых в Москве тоже, как собак нерезаных, мечемся по трем точкам, нам заламывают невероятные цены за аренду, но приходится соглашаться, потому что нужно играть. Вот антреприза зрителя собирает: ходят хотя бы на имена.




«Стараюсь планку не опускать»
- А вы играете спектакли вашей театральной компании в Москве?

- Естественно, играем. И «Кармен», и «Декамерон», два раза в месяц железно.

- Почему спрашиваю? Как правило, к нам приезжают антрепризы, которые на столичной сцене не играются. Пока я это не знала, думала, что в Москве сейчас театр такой, однако выяснилось – нет, другой, может быть, не лучше, но другой.

- Понимаете, я борюсь, стараюсь бороться с той репутацией, которую сейчас обрела антреприза. Вы абсолютно верно сказали, чаще всего это спектакли, которые не играются в Москве: лепится несколько имен на одну афишу – и вперед, по городам и весям, зарабатывать деньги. Не хочу! То есть я хочу зарабатывать деньги, но пытаюсь как-то держать уровень. Все-таки я во МХАТе работала и не могу совсем уж планку опустить. Хочу, чтобы были достойные, профессиональные спектакли, с хорошими артистами, с хорошей декорацией, драматургией и режиссурой. «Кармен» играем уже год – пока всеми правдами и неправдами держимся на аншлагах. «Декамерон» сыграли уже больше 70 раз – на аншлагах.

- Лично на вас ходят?

- Ходят и на меня, и на Виктюка.

- Такое ощущение, что Виктюка в Москве разлюбили. Нет, я его люблю по-прежнему, но вообще стали прохладнее относиться, нет уже былой пылкости.

- Ну, надоел...

Счастливое время не вернуть
- Вы упомянули МХАТ, там у вас сложная была история, не будем ее ворошить. Но если оглянуться в прошлое – счастливое было время или потраченное зря?

- Нет, что вы, счастливое время. Счастливое абсолютно, когда все было так, как должно было быть. И я во МХАТе была очень счастливым человеком. На самом деле, не играла ни одной массовки, мне почему-то сразу стали давать главные роли, я играла весь классический репертуар – о чем еще может мечтать человек, который только что пришел из Школы-студии в Художественный театр. Когда я ушла из театра, очень больно это переживала. Но через полгода не стало Олега Николаевича – и у меня как отрезало. Со смертью Ефремова закончился тот мой период. Теперь я вспоминаю его только как большое счастье: там все было потрясающее, прекрасная школа жизни, актерская школа, потому что партнеры были замечательные...

- Но вернуться - никогда и ни за что.

- Нет. Нет... я уже не смогу.

- А вообще, по жизни вы человек, который способен возвращаться?

- Не знаю... Это зависит от ситуации. Смотря к чему возвращаться, к кому, зачем и почему. А почему вы спрашиваете?

- Мой папа, он был классным журналистом и к тому же хорошо играл в шахматы, однажды сказал мне: «Ты, как пешка, назад никогда не ходишь». Я в шахматы не играла и ценность пешки осознать не могла, поэтому изумилась и запомнила на всю жизнь. Но это правда, назад не хожу никогда. Это не принцип, просто не идется.

- Не идется, правильно. Но у меня еще не было такого опыта. Кроме МХАТа, пожалуй, не было ситуаций, когда надо было назад возвращаться.




На сцене все ярче, чем в жизни
- «Кармен» вы сами выбирали?

- На самом деле – Виктюк. Когда мы сделали «Декамерона», я была в экстазе от работы с таким замечательным режиссером и все время к нему цеплялась: что будем делать дальше? Наконец, он сказал: «Кармен». И я за ним год ходила, пока не созрела до состояния: «Или мы делаем «Кармен», или я делаю «Кармен» с кем-нибудь другим». А дальше – все он, потому что вмешиваться в процесс Виктюка – глупо и бессмысленно, он все знает сам. Естественно, когда спектакль был готов, пошла какая-то трансформация, он уже стал жить мною, или я живу в этом спектакле.

- Кармен – вы или не вы?

- (Смеется.) Это не я. Но это я в предлагаемых обстоятельствах, скажем так.

- Но могли бы?

- Наверное, да. Если бы возник такой Хозе, наверное, могла бы.

- Но на самом деле это вымысел, такого не бывает?

- У нас на сцене всегда все ярче и интереснее, чем в жизни.

А ценности – это не только деньги
- Снимаетесь сейчас?

- Владимир Хотиненко пригласил сыграть Матильду Кшесинскую. Роль небольшая, но объемная и очень интересная. Был такой сериал «Империя под ударом», а это вроде как продолжение, называется «Гибель империи».

- Кстати, не обидно, что в продолжении «Буржуя» вашу роль сыграла другая актриса? Правда, я этот второй сериал не смотрела.

- Я тоже. Скажу больше, я и первый не смотрела, потому что это смотреть невозможно.

- А людям нравится.

- Понимаете, смотря как к этому относиться. Если поставить «Буржуя» на то место, на котором он должен стоять, – ну да, неплохой сериал. На самом же деле кино плохое, с неграмотными текстами. А зрители слушают и сами начинают так говорить, путая падежи. И потом, по большому счету, чему учат все наши сериалы? Тому, что все ценности – это только деньги и больше ничего. Какая, к черту, духовность! Да и как такой человек, я Буржуя имею в виду, может стать героем нашего народа?

- Так и мог.

- Ну, вот как? Почему?

- Не хочу говорить, какой народ, такой и герой.

- Я тоже не хочу. Но это же неправильно, и сериал вовсе не достоин того места, которое он занял.

- А зритель, меж тем, хочет смотреть родные, отечественные сериалы. Но их ведь нет, по-настоящему хороших. Пожалуй, за исключением «Петербургских тайн».

- Конечно, пускай лучше наши сериалы смотрят, пусть лучше наших актеров узнают, чем каких-нибудь мексиканских или бразильских...

Хорошо, но не всегда приятно
- Ирина, бизнес-жилка у вас была изначально или обнаружили ее по ходу дела, потому что продюсеры оказались несостоятельными?

- На самом деле нет у меня этой бизнес-жилки.

- Но трудно же содержать театральную компанию.

- Очень трудно, и зачастую я содержу ее за свой счет: снимаюсь в кино и деньги, которые там зарабатываю, отдаю на зарплату в театральную компанию. Словом, бизнес-жилки у меня абсолютно нет, и нормальные люди говорят, что я сумасшедшая, потому что это неправильно и так быть не может. Но мне очень нравится быть независимой.

- Ничего себе независимость, когда постоянно приходится изыскивать средства.

- Когда это очень нужно, по необходимости, кланяюсь и прошу. Но, во-первых, я еще как-то могу это делать для кого-то, но совершенно не умею просить для себя и стараюсь никогда этого не делать. А потом, абсолютно уверена в том, что просить не надо - сами придут и дадут.

- Приходят? Дают?

- Что-то же до сих пор происходит, значит, дают. Но просто так приходится, так получилось, так сложилось в моей жизни. Не могу сказать, что меня очень радует то, что я как артистка существую только благодаря самой себе. Не всегда это приятно. Иногда – да, я могу! Я могу найти деньги и сделать спектакль! Но, с другой стороны, иной раз сидишь и думаешь: «Ира, а тебе ведь никто не звонит, тебя-то саму никто никуда не приглашает, кроме тебя самой». Это тоже не самый приятный момент в актерской профессии.

- Что же делать?

- Ничего. Жить дальше. Другого выхода нет: все равно не пойду, все равно не буду просить...

- И все равно не вернетесь в репертуарный театр?

- Нет. Для того, кто однажды хлебнул свободы, это невозможно.