выбрать статью

на главную

"Играть красивых не буду никогда" (Film.ru 2000г.) продолжение

Ты не удовлетворена своей карьерой в кино. Но сама называла тех мастеров, с которыми хотела бы поработать. Почему бы, например, когда начинается новый проект, во время отбора актрис не заявить этим режиссерам о себе?

– Никогда. Никого ни о чем не прошу. Пожалуйста, буду бить чечетку в гей-клубах. Деньги не пахнут. А предлагать себя на роль не могу. Да, это профессиональная гордость. В нужный момент сами придут и сами пригласят.

– А в театре отдача чувствуется?

– Когда во МХАТе я выходила на сцену в замечательном спектакле "Дядя Ваня". Я играла вместе с такими потрясающими артистами, как Мягков, Невинный, Саввина, Пилявская, Брусникин. Когда нам аплодировали, я понимала, что, наверное, и я хорошо сыграла. Но ведь рядом со мной стояли такие актеры! Я нутром чувствовала, что это их спектакль. А вот другое: летом была премьера спектакля Романа Виктюка "Наш "Декамерон", антреприза. Скольких сил, рыданий, безумных нервов стоила мне эта работа! Чуть с ума не сошла! Фактически у меня сплошной монолог – в конце спектакля чуть голос не теряю, связок не хватает. В общем, еле прешь до конца. Но какое же это удовольствие!

– Еще это называют перфекционизмом, когда все, за что человек ни берется, он не может делать лишь бы как, а только на высочайшем уровне. Но это безумно должно изматывать. Неужели ты всегда в жизни держишь такой максимальный темп?

– Пару лет назад, как раз после работы в Голливуде, в "Святом", со мной что-то произошло. Будто первый раз проснулась: "Ира, все, твое время закончилось. Можно еще до чего-то доцарапываться. Но своей главной победы ты так и не совершила!" Просто втемяшилось сознание того, что дальше уже все для меня пойдет только в минус. Это сильно обожгло тогда. Кроме актерства, что я умею? Ничего! Да еще, честно говоря, нищета актерская придавила. Я начала что-то придумывать. Так появилось актерское агентство. Ну, надо себя поддерживать! Потом, дочка растет. Я не хочу, чтобы мой ребенок был плохо одет, был не самым лучшим, не самым избалованным. Да и работать я могу по двадцать семь часов в сутки. Люди поняли, что я трудоголик. Стали цеплять в разные области. Была идея сделать ресторан-клуб, где периодически работали бы артисты официантами. Меня тогда затюкали: "Ты с ума сошла! И ты выйдешь официанткой?" – "Да! – отвечала. – Я выйду. А что в этом такого?" Я и торговлей рыбой даже занялась. Абсолютно бендеровская история. Слава богу, ничего из этого не вышло. Но мне было интересно! Тянет иногда на аферы.

– И всегда ты такая рисковая?

– В основном в жизни я рискую. Безусловно, если понимаю, что это разумный риск. Вот остаться в Голливуде не решилась. Может быть, я просто испугалась. Но пока не жалею. А на маленькие Америки рискую всегда. Например, когда за рулем. У меня большая машина. По городу ношусь на сумасшедшей скорости. Никакого кайфа не чувствую, когда можно разогнаться по пустой трассе. Это мне неинтересно.

– Так что же тебя все-таки не пустило в Голливуд?

– В Америке я поняла: чтобы там получилась карьера, нужно положить на это все – всю свою жизнь, молодость, здоровье. Нужно начинать все сначала. Это та же ситуация, когда я в девятнадцать лет из провинции приехала в Москву. Мама работала в Одесском театре оперетты дирижером, брат пианистом. У меня и мыслей не было идти по другому пути. И первый раз в Москве пробовалась на отделение оперетты. Но меня так зажало, что я ничего не могла спеть. Мама была известна в этих кругах, были связи. Но блат не для меня. Поэтому сразу переориентировалась. Рассуждала так: нету голоса – пойдем в драматические артистки. Два раза не поступила. В третий раз приехала, защитившись "отступным": в кармане лежала телеграмма-приглашение в Ростовский театр оперетты. Слава богу, все получилось. И главным, наверное, было то, что в меня очень сильно верила мама. Она всегда меня двигала вперед. Мы настолько были сильны с ней вдвоем! И по большому счету я все делала ради нее. Да и всем, кто в меня не верил, хотелось доказать, что я не бревно, я лучше всех. И когда поступила, торжествовала: не верили, сволочи, нате, получите!

– Упертость, целеустремленность – все это было характерно и для маленькой Иры?

– Да я точно такая же была. Общительная. Хулиганистая. Несколько раз меня выгоняли из школы за плохое поведение. Но мой главный стержень всегда был и есть независимость.

– А с мужчинами разве можно быть независимой, сильной? Многих же это отпугивает.

– С мужчинами как раз только такой и можно быть. Хочется, чтобы рядом с тобой был сильный мужчина – спрятаться за него, ему же и поплакаться. Чтобы за тебя решили все проблемы. Но как только начинают указывать – пойди туда и сделай то-то, – у меня реакция однозначная: "Да пошел ты! Я сделаю то, что мне надо".

– Некоторые мудрые женщины учат, что с мужчинами нужно быть гибкой, а еще лучше – играть с ними.

– Если еще и в жизни играть... Это нелепо. Мне это неинтересно. Воспринимайте меня такой, какая я есть. А я могу быть и сильной, могу быть и слабой.

– А вообще, в жизни кто тебя заряжал, вселял веру в себя?

– Друзья. Хотя хорошо понимаю, что не могу я другу позвонить среди ночи и сказать: приезжай, мне плохо! Я знаю, что он спит, у него своя жизнь. Этой зимой, когда мне было очень плохо, я сидела на телефоне и постоянно звонила в Америку Валере, маме. По большому счету мне всегда очень помогали те мужчины, которые проходили через мою жизнь. С Валерой мы чувствовали талант друг друга. Когда еще учились, в принципе неплохо существовали. Была работа. Я считалась актрисой Театра Табакова. Все складывалось так, что я должна была после окончания учебы идти работать в "Табакерку", к своему мастеру. Но, скажем так, не оказалось во мне надобности в этом театре. Да и главной артисткой курса я не стала. Слава богу, потом случился для нас с Валерой МХАТ. И каждый раз, когда возникала работа, Валера всегда был на моих репетициях. Очень тонко и точно говорил, в чем мне выходить на сцену, подсказывал: повернись туда, здесь вот так скажи... До мелочей помогал.

– А сейчас?

– Валера тоже по натуре победитель. Он делает свою жизнь в Голливуде, снимается. И у него есть шанс. В тридцать лет мужчина как раз мужает. Это время расцвета карьеры. Не то что у женщины-актрисы. Кроме того, здесь его ничто не удерживает.

– А ты, ребенок?!

– Знаешь, что меня подпитывает в жизни? Дочь. Пока я не могу с ней поделиться чем-то. Она еще не поймет всего, что я хотела бы ей сказать. Но мне так хочется, чтобы Дарья гордилась мной всегда. Мной – Апексимовой. Да, это комплекс провинциалки. Но я прекрасно помню, как училась на курсе с младшим поколением Янковских, Вельяминовых. И кто такая Апексимова, не знал никто. Теперь знают. Поэтому не могу я расстаться со всем и стать в том же Голливуде никем, ничем. Не имею права быть без сил с Дарьей. На данный момент моей жизни это единственное, что меня поддерживает. Сейчас, здесь защиты у меня нет никакой.

– Без тыла нелегко. Но, как мы уже выяснили, испытания ты любишь.

– Это точно!

– Эпатируешь?

– Вовсе нет. Хотя во мне очень сильно чувство эпатажа. Сильнее даже, чем желание чего-то добиться.

– Что тебя в жизни страшит?

– Я старости боюсь. А больше всего – одиночества в старости.

– Ну, у тебя же Дарья растет.

– К сожалению, с Дарьей я мало общаюсь. А когда время находится, она тут же просит с ней поиграть. Честно говоря, для меня это каторга. У меня не получается, я начинаю раздражаться. Говорить о чем угодно – это я готова всегда, пожалуйста. А разыгрывать Маши-Клаши – ну, не могу я.

– То ты говоришь, что дочь сейчас для тебя единственная подружка. А потом оказывается, что она раздражает...

– Да нет, она меня очень радует. Просто легко быть хорошей матерью, когда знаешь, что завтра у тебя репетиция, послезавтра – съемка. Но нет работы, и мне плохо, а значит, и моему ребенку. Я не мать-наседка. Вот совсем недавно я заметила, как она начала меняться. Конечно, я чувствовала, что она меня любит. Но папа был самым любимым, просто свет в окне. Сейчас она стала как-то по-взрослому разговаривать, по-другому реагировать на все. Я пока еще не воспринимаю ее такой, новой.

– Некоторые люди расцветают, когда их окружают друзья, помощники. А другие "рождаются" только чему-то вопреки. И потом за это благодарят своих врагов...

– Я не могу работать с врагами. Но на моем собственном опыте получается, что я добиваюсь чего-то только тогда, когда меня совсем размазали. Вот недавно были гастроли со спектаклем "Наш "Декамерон" в Риге. будем ли играть еще, неизвестно. И уже когда летели в Москву, я почувствовала, что душевно иссякла. Пустота внутри была абсолютная. И в какой-то момент я поймала себя на том, что одной мелочи – малюсенькой – мне все-таки не хватает, чтобы оказаться на самом дне. Совершенно неосознанно я вышла в свет, пообщалась с друзьями-недругами. Получила недостающую каплю дегтя. Порыдала. И вот тогда я точно поняла, что все, хватит, теперь буду делать новый спектакль. Делать буду именно я. И деньги найду! На второй день поиска я нашла нужную сумму. Действительно, чем ниже оказываешься, тем лучше. Для меня это та точка, когда понимаешь себя.

– Ты говоришь, что некоторые вещи делала неосознанно. Но потом оказывалось, что это был единственно верный ход. И много в твоей ни было этаких судьбоносных случайностей?

– Я фаталистка. Когда неприятности, когда все складывается неуда терзаешь себя: ну, и в чем тут Промысел? А потом ведь обнаруживаешь: было ради чего терпеть. То, что судьба меня не бросает, а ведет, это точно. Вот недавно познакомилась с одним человеком. Встретились в огромной толпе народа, на кинофестивале. Обменялись некоторыми формальными фразами. А сейчас он стал моим крепким другом, который мне во многом безумно помогает. Вселяет ощущение того, что у меня все в порядке.

– Похоже, ты все больше уход в театр. Может быть, там-то и сливаются в одно два твоих образа – с известный и внутренний?

– Меня побросало – то в жар, то холод. Сейчас хочу заниматься только профессией. И пока вижу себя в основном сцене. Причем в антрепризных спектаклях. Там другой коллектив, другие люди, уходишь к ним, прячешься, будто в другую семью. Потому что очень тяжело жить одном "доме". Хотя главная защита, конечно, в собственном доме, в родных людях.

– Так, значит, есть все же то, что дает тебе ощущение уверенности, спокойствия, комфорта в жизни?

– Угу. Это экстремальная ситуация. Премьера.